Когда я была маленькой, умер мой отец, и мать вышла замуж второй раз. Так как я не знала и не помнила своего папы, само собой разумеется, что его место занял отчим. Итак, возникла новая семья – мои родители и дети – я и сестра на 7 лет старше. Возвращение к детским воспоминаниям напоминаем рассматривание блёклого альбома с фотографиями, на которых уже ничего не видно, и иногда я сомневаюсь в том, что это подлинный альбом, и только страх перед его открытием напоминает, что, однако, это правда. Многие разделы этого альбома я закрыла вместе с продолжением терапии. Вероятно, что наиболее я помню встречу, на которой мы рисовали образ нашего «идеального» детства, такого, какое хотелось бы иметь, и этого настоящего. А потом надо было попращаться с этим чудесным, выбросить. К сожалению, этого уже нельзя отвратить, переменить, это уже было, то, что настоящее, надо принять. Какая-то правда стояла тогда перед моими глазами, боль, грусть, злость, бунт, почему меня это постигло, почему не может быть лучше? Потом мысль, что может быть иначе, лучше, но в будущем, и если я буду слишком сосредоточиваться на том, что было, я не увижу того, что будет.
Когда я вижу перед глазами себя в детские годы, до сих пор мне жалко той девочки, которая очень старалась, которая хотела, чтобы её больше любили. И, опять другой опыт, на этот раз, во время рекколекций, когда мне было нужно заботиться о других, так как иначе я не испытаю того, что хорошее, только как начать, если неизвестно как. Всегда меня интересовали люди, но я боялась как огня, чтобы они не отбросили меня, мне казалось, что у меня может быть всё или ничего, если кто-то не позвонил два дня, значит, я его не интересую, не стоит, следует быстро отдалиться, замкнуться в свою скорлупу одиночества, окружиться шипами, чтобы не было больно. Нынешний опыт жены, матери поражает меня, он закрыл дорогу, когда я выходила из скорлупы и пряталась. Меня удивляет, какую большую радость доставляет взгляд чистых глаз, радостная встреча с любимым человеком, удивляют меня мои дети, которые доверяют родителям, что они не причинят им зла. И даже, если я накричу на них, они ласково прижимаются ко мне и обнимают. Вот они оттаивают меня, учат доверию. Может быть, поэтому я ними так увлечена, у меня их трое, я благодарю Бога за это испытание. Я благодарю и за мужа, ему первому пришлось бороться за меня, убедиться в том, что объяснение в любви одно и неизменно. Даже, если мы ссоримся, расстраиваемся, каждый день переживаем стресс, вместе ищем консенсус. Это для меня очень важно, так как в детстве я была уверена в том, что мои близкие считали меня малозначительной. Мой отец тратил время на выпивку, для того, чтобы найти деньги на алкоголь, обманывал себя и других говоря, что нет никакой проблемы: «я пью и если захочу, могу перестать пить, а ты глупая такой же будешь всегда» - я знала это наизусть.
Мама заботилась о домашних финансах, боролась, убеждала своего мужа, чтобы перестал пить; минута трезвости и она была на седьмом небе, потом опять падение – ругалась на него, грозила, умоляла, чтобы он перестал пить, да и тоже, решала за него проблемы – оформляла прогулы, обманывала других, что нет проблемы, скрывала его. Наверное, у неё не было сил, чтобы эмоционально заниматься детьми; нашей неписанной обязанностью было « не создавать проблем», и вместе с сестрой мы приложили все усилия. За эти усилия не было награды, но хватила маленькая ошибка, плохая отметка, плохое поведение, перебранка, и следовала лавина обвинений; поводом для крика и выпивки было то, что я недостаточно послушна. Я слышала брань, ругань, но это не было наихудшим – тяжело слышать, что я плохая дочь, «нанесла последний удар», что я уже не мамина дочь, и она отрекается от меня. Эти слова были тяжелее, чем трёпка, которую я получала даже, если мне было очень больно, потом переставало, а слова звучали в голове дальше. Итак, и сегодня отношения с мамой очень тяжёлые, и столько раз мой муж удивлялся, как это может быть.
Я шучу ( хотя это дурная шутка), что она не может выбросить меня из дома, потому что никто меня не примет, так как собственная мать меня не хочет. И это не только слова, потому что мама, после такого признания, долгое время не говорит, не звонит, не приезжает, обижается, сваливает вину на меня, так как я опять сделала что-то не так, о чём-то не сказала, или сказала слишком много.Когда уходят эмоции, возвращается добрая, любимая мама и бабушка. Это такой цикл насилия и чувств, которых, может быть, ей не хватает после разлуки с мужем. Я начала писать о конце, поэтому пора вернуться к началу.
Я только помню, как отчим злоупотреблял алкоголем, сперва я не видела в этом проблемы, я удивлялась, почему мама кричит, но мы рады были, когда на следующий день отчим приносил цветы, а для нас цветные карандаши. В начальной школе было уже иначе. Первое чувство, которое я помню, это стыд, что классные друзья или ребята во дворе будут говорить, что мой отец пьяный лежит перед домом, и бывало, что у него уже не было сил, чтобы вернуться домой, и он, просто, засыпал где-то на траве вблизи нашего дома, а когда мучил его агкогольный голод, шёл по улице и пил, впрочем, неважно было, что пил, лишь бы было, и когда он уже не мог выходить из дома, через окно призывал прохожих и давал им деньги на алкоголь – некоторые приносили, другие брали деньги и не возвращались. Помню страх, что соседки опять придут и скажут, чтобы взять отца домой – мне было тогда 7 лет, и как мне было взять его на спину и занести домой? Иногда я шла забрать только саше, так как приучили меня, что деньги, если они ещё есть, надо получить обратно (впрочем, повсеместно мы искали остаток денег в карманах – мы были мастерами поиска, а отец – скрытия; он умел спрятать деньги, даже в специально вшитом карманчике в трусах – очень креативно). Я боялась что он придёт в пьяном виде на родительское собрание,и так это было; помню, как на следующий день ребята смеялись, что какой-то родитель пришёл в нетрезвом состоянии; к счастью, они не знали, чей отец – их родители подробно об этом не рассказывали.
Я никогда не приглашала других детей домой, так как мне было стыдно. Помню один день рождения, уже в средней школе, когда мои друзья пришли неожиданно , отчим уже спал после перепоя, но проснулся и всех выбросил из дома..., так как он не мог выспаться. Я вышла из себя, мне было стыдно и жалко, а друзья, просто, вышли, по-моему, они любили меня, так как никто не прокомментировал этого, не вернулся к этому в разговоре. Уже тогда мне это надоело, но по очереди... Пьянство отца мешало нам всё больше, цветов уже не было, но прогулки по пивным, продолжающиеся несколько дней, плата его счётов, которые приходили за ущерб, нанесённый в пьяном виде, недостаток денег для покупки одежды и на школьные экскурсии, постоянная экономность, громкие ссоры. Я вела себя, как отлично выдресированная охотничья собака; я умела догадаться по запаху, наблюдая за выражением лица домочадцев, я знала, что происходит, хорошо ли или затишье перед бурей – если так, надо было быстро действовать. Если ещё можно было, следовало сделать что-то милое, обнять отца и мать, похвастаться хорошей оценкой в школе, сказать доброе слово – может удастся избежать ссоры, развеселить маму. Если было слишком поздно, следовало быстро что-то съесть, или выйти во двор к подруге, или закрыться в своей комнате.
Я старалась быть самым лучшим ребёнком, чтобы никто не мог на меня накричать, чтобы всех удовлетворить, чтобы всем помочь. В ситуации, когда всё крутилось вокруг выпивки и непитья, никто этого не замечал, я не помню, чтобы кто-то похвалил меня, я чувствовала себя всё больше заброшенной, одинокой, недооценённой (тогда я не умела ещё этого назвать). Плохой юмор мамы, выпивший отец,и я становилась объектом домашней ссоры, иногда получалось мне меньше, иногда больше, несколько раз окончилось синяками. И вновь, на следующий день, стыдв школе. Последний такой тяжёлый случай произошёл в 3 классе начальной школы, отец вытянул меня из ванной (в тот момент я мылась), и я получила ремнем; на мокром теле легче появляются синяки, а на следующий день было их много, даже на шее. В школе я объяснялась, что играла с кошкой у бабушки, и она поцарапала меня – ничто лучшее не пришло мне в голову. Хуже всего было, когда мама перевязывая мне раны, не сказала ни слова, что отец сделал что-то плохое; она не удержала его, не утешила меня, никогда не вернулась к этому, а теперь говорит, что не помнит об этом. Такие же ситуации происходили редко, но всегда я была виновата, моё поведение было импульсом (у каждого ребёнка свой невежливый день), но наказание было непропорционально поступку. Таким образом можно было выместить всю злобу; вероятно, что причиной был алкоголь, впрочем, я помню, что отец не всегда был пьяным.
Я помню, что отчим «с пьяных глаз» был часто снисходительным, ложился спать, но становился арессивным, когда трезвел, или кто-то ему сказал, что плохо живёт и должен лечиться, либо - он алкоголик. В то же время я была обижена на маму, так как она не была для меня опорой, и хватило, что отец был один день трезвым, тогда весь мир кружился вокруг него, а она утомлённая, в плохом настроении, кричала, унижала, умела плохим словом поранить более, чем отец поясом.
В средней школе это мне уже сердечно надоело – я начала протестовать, я решила проблему таким образом, что избегала дома, после уроков я гуляла по городу, ночевала у подруг, чтобы только не пребывать дома. Я думаю, что мы все страдались из-за отца, но никогда об этом не разговаривали, не оказывали друг другу помощи. Для моей мамы это было повторение развлечения, так как она сама провела детские годы с отчимом пьяницей, агрессором, перед которым надо было прятать ножи и бежать из дома; в конце концов он повесился. Когда я пробовала жаловаться, она всегда говорила, что ей было 100 раз хуже, одной части не прожила так хорошо как мы. Вот именно такая была правда, её и бабушкины рассказы представляют, что мой дед, под влиянием алкоголя, был настоящим извергом. Впрочем, моя бабушка была для меня настоящим ангелом, ценила меня, проявляла много любви, интереса, она гордилась мной. Я обязана ей во многом; эти силы добра помогают мне теперь. У бабушки было много детей, она любила их, гордилась ними, даже, когда её взрослые сыновья оказались во власти алкоголя ( два сына из трёх были алкоголиками), бабушка вспоминала часто, как хорошими были детьми. Бабушка является для меня примером материнской заботы, преданности для каждого рождающегося ребёнка, даже тогда, когда было тяжело, ребёнок был для неё ценностью. В это время я умела уже орать во всё горло от бессилия и злости, так же хорошо ударять словом в болезненные места, а даже ударить пьяного отца. Медленнно я стала, в своём поведении, таким человеком, каким не хотела стать.
Мы постоянно вели игры под заглавием «всё о'кей», мать вызванивала на предприятие, что муж болеет, просила о том, чтобы его не выгнали с работы. Мы никогда не говорили, даже бабушке, что у нас происходит, это была запретная тема, снаружу, мы были заурядной семьёй, хотя соседи должны были быть глухими, чтобы не слышать ссор. Бабушка видела, что происходит, догадывалась, мы часто были у неё дома несколько дней, бабушка приезжала к нам редко, собственно говоря, только на причастие, её проблемы с ходьбой были только отговоркой – « так мы приедем за тобой». Мама несколько раз плакалась своей маме, т. е. бабушке, и помню, что она не получила достаточную опору. Бабушка говорила, что Андрей это хороший муж, а ей было хуже (вот, как история любит повторяться, опять кому-то было хуже, и это стало согласием с существующей ситуацией). Я помню, что чувство стыда вытеснили злость, гнев и всё большее одиночество.
Я очень хотела, чтобы у меня был друг, или кто-то «исключительно для меня», исполняющий все мои нужды; я немного напоминала плющ вокруг моих друзей, но, одновременно я не верила, что могу быть для них важна, поэтому я отдалялась и избегала их и так по кругу. К тому же, депрессивное настроение, сопрвождающий меня плач, то, что тяжёлое во время взросления встретилось с тем, что тяжёлое в семье, с алкогольной проблемой. Я сама начала курить, ходить на тусовки, на которых был алкоголь, наркотики, я пробовала, но боялась, что это меня уничтожит. Это ощущение того, что может убить меня, неизвестно откуда, стало охраной, чтобы не пойти в ту сторону, к тому же –мой перфекционизм, героизм, чтобы не показаться перед людьми с плохой стороны. Тогда мать что-то подозревала, говорила, что ей не нравится то, что меня постоянно нет дома, но ей не было к чему придраться – в школея дальше была хорошей ученицей, почти никогда не возвращалась домой в пьяном виде. Сегодня я непьющая – уже почти 10 лет, не из-за того, что мне не нравится алкоголь, а потому, что встречаясь во взрослой жизни с абстинентами, их жизнь показалась мне интересной и я сама хотела попробовать так жить. Я убедилась, что алкоголь не нужен мне ни к чему, и зная семейную историю, я боюсь, что он может что-то уничтожить.
Вероятно, у меня было огромное счастье, что я могла встретиться с молодыми людьми, у которых похожие испытания. Для меня было шоком, когда подруга «поделилась» со мной своим опытом – у неё был достойный образованный отец, который выпивал дома, но в принципе, его не было. Это было после ссоры, когда я обратилась к ней с просьбой, чтобы переночевать; она тогда уже работала и жила сама. По-моему, Моника догадалась о чём-то, и рассказала мне о своих испытаниях – таким образом она открыла передо мной дверь, которая называется терапия. После окончания лицея я поступила в вуз и начала терапию, тяжкий, слишком долгий, изнурительный процесс, когда надо было предстать, лицом к лицу, с образом детстваи семьи - настоящим, и возникшим в моей голове.
Что это мне принесло? Много, что сегодня могу сказать:- знания на тему ситуации дома, алкогольной болезни; хаос стал похожим на паззлы, которые можно сложить. – немного другой взгляд на отца и мать – они пиобрели другой, более человеческий облик; сегодня я вижу много хорошего, помню хорошее время , которое я провела с отцом, ( но, вопреки виду, было их немного – я помню, как отец обучал меня езде на велосипеде, как утром принёс мне пирожки, когда мы были одни дома, как после пьянства спросил, в каком вузе я собственно учусь), я вижуи ценю усилия моей мамы, чтобы жить нормально, её раненую жизнь и надежды на нормальную семью; я очень хотела бы, чтобы моя мама начала какую-то терапию, которая показала бы ей, что жизнь может быть счасливой и радостной, и она влияет на то, что происходит вокруг, но это её жизнь и не мне поучать...– я медленно освободилась от этого обмана, вокруг питья и непитья; с этим связаны семейные перемены, из дома выехала моя сестра – она была уже долго взрослой, потом я, и наконец мама – я начала иначе думать о себе, и из-за этого я приняла многие решения, продолжала то, что начала, не падала духом и не перерывала этого; я была более решительной, я смотрела на себя, предпринимая решения, а не только, чтобы дома было о'кей. Изменилась к лучшему моя самооценка.
Мой отец по-прежнему пьёт – он уже конченый человек, не может ходить, его кожа постоянно посиневшая, алкоголь заглушает боль, связанный с пищеварительной системой, заботится о нём его мама, тяжело страдающая из-за его алкоголизма. С тех пор, когда я выехала из дома, я встретилась с ним только раз, чтобы показать ему мою первую дочь. С моей мамой я поддерживаю близкие, но до сих пор трудные отношения, мама носит в себе все испытания, которые смешиваются в одно, иногда я виновата во всех её бедах, потому что я не веду себя так, как ей хочется, попеременно я получаю огромную любовь и реальное отбрасывание («ты уже не моя дочь»). Силой, к которой я обращаюсь, которой поручаюто, что изменить не могу, является Бог, и Ему поручаю мою жизнь, благодарю Его за все испытания, так как они сформировали меня и научили ценить то, что имею, лучше понимать людей, работатьс ними; по образованию я педагог.
Я хотела бы написать ещё о чём-то. Во-первых, мы - члены семьи, много раз боролись за принудительное лечение отца, но дело прекратили на уровне Комиссии по делам решения алкогольных проблем – я не знаю, может быть, мы сделали какую-то ошибку, но это было для меня болезненно, но с другой стороны, мои старания, сделать что-то вместо отца, окончились.
Я сердилась тогда, что комиссия, в которой люди подготовлены к помощи, не умели помочь, а для меня, большим стыдом, было начать эту процедуру, сегодня я даже не помню, почему мы прорвали этот процесс, но вероятно, что мы в семье не держались вместе, не было единства, мы не были готовык переменам, было лучше потерять это – иногда, оставить всё по-старому проще, чем перемены – к этому нужны силы, терпение и упорство... После второго судебного дела (по заявлению матери отчима), его направили на принудительное лечение. Когда курс лечения окончился, он начал опять пить. Это свидетельствует о том, что мы ничего не сделаем, если алкоголик хочет пить. Отец повторял много раз, что у него нет цели, что ему не для кого и незачем перестать пить – действительно, мы оставили его, так как мы не могли дольше так жить. Врач, с которым разговоривала мама отчима, сказал, что никто ничего не сделает, так как у него нет желания перемениться.
Во-вторых, до тех пор, пока я не начала терапию, мне всегда нравились парни, мужчины, которые пили, или вели себя «на границе нормы», между ними я чувствовала себя свободно и была уверена в том, что мне удастся луше, чем моей маме. Собственно говоря, я и не знаю, почему именно так происходило это, в толпе я умела обратить внимание на такого парня; к счастью, через некоторое время такие союзы распадались, это я их кончила, когда проникла какой то горечью. Сегодня я думаю, что это было Божественное провидение и его забота. Я молилась по ходатайству Св. Иосифа,о добром муже. После терапии, некоторе время я была сама, хотя я мечтала о семье, ещё в ходе терапии я познакомилась с моим мужем, тогда я работала в женском центре помощи жертвам домашнего насилия; центр вели монахини, мой будущий муж вёл там занятия по самозащите, и сначала мне и в голову не пришло, что это будет мой муж; такие встречи преобразились в симпатию; он увлёк меня тем, что подчинялся ценностям и вере, он здорово относился к жизни, не пил алкоголя, и показался мне интересным человеком (DEO GRATIAS). Хотя никогда не объявил абстиненцию, он утверждает, что с алкоголем ему было не по пути, он ему не нужен, он занимается другими делами – спортом, поездками, ныне - работой, семьёй, и прежде всего, детьми, у нас их трое. Я очень ценю то, что никогда не видела мужа пьяного, навеселе. Сегодня я знаю, что мой муж не идеал, и я тоже, но время моего супружества, это для меня время покоя и радости, больше всего я ценю такую уверенность, что мы можем пробовать дальше, несмотя на проблемы, что мой муж любит меня, и даже, если будут проблемы, я не останусь за бортом и не будут принимать меня только тогда, когдая «вежлива и мила».
Замечаю ли я сегодня, как алкогольные проблемы в семье влияют на возрастание? – да, во-первых, я обладаю обостренной эмпатией, я точно ощущаю настроение других, уже дома я научилась « видеть, слышать и чувствовать» настроение других, это очень полезно. Особенно, когда работаешь с людьми; иногда это мне мешает, бывает, что ситуация напоминает мне о чём-то в моём доме, и тогдая расстраиваюсь внутри, так же как дома, такое напряжение, от которого тяжело освободиться. Впрочем, мой профессиональный пупь образован опытом, выбором вуза, потом профессиональной деятельностью – программа профилактики злоупотребления алкоголем, женский центр помощи жертвам домашнего насилия, попечительство. Мне мешает моя вспыльчивость в ссоре, когда что-то не идёт, я не умею разговаривать, я обижаюсь или кричу, мне тяжело, сознательно, стоять лицом к лицу со сложными ситуациями, я предпочитала бы бежать от них. Наверно, я могла бы написать намного больше, и может быть, легче было бы отвечать на конретные вопросы, но мне уже надоело это путешествие в прошлое, я иду выпить кофе Инку, буду готовить обед, потом пойду с детьми на прогулку, буду ждать мужа и когда он вернётся с работы, наверное, обниму его крепко, а потом поблагодарю Бога за то, что он есть. Патетический стиль – возможно, у меня были такие задатки, в моих сочинеиях по польскому языку были заметки – «слишком патетически». На этот раз, это настоящая жизнь.